Три подруги «Соловья» рассказали, как особенности внешности помогают им в жизни.
Три подруги «Соловья» рассказали, как особенности внешности помогают им
в жизни.
Три подруги «Соловья» рассказали,
как особенности внешности помогают им в жизни.
Тебе повезло, ты не такой, как все
Тебе повезло,
ты не такой, как все
подпись.
11 сентября 2025
Тебе повезло, ты не такой, как все
врез.
Есть нюансы, важные лично для меня. Седые волосы требуют большей опрятности. Они отличаются от пигментированных не только отсутствием цвета — меняется структура и состав волоса. Кутикула становится плотнее и шероховатее, внутри волоса меньше липидов и больше микрополостей. Седые волосы требовательнее к уходу: им нужны увлажнение, аминокислоты, липиды. А еще седина может желтеть, поэтому на моей полке в ванной всегда есть шампуни с фиолетовым пигментом, нейтрализующим желтизну. Мне нравится, когда мои волосы выглядят графично: красивая прядь на левом виске лежит гладко. Так что в мою жизнь снова вернулись смягчающие маски для волос, укладка и щипцы (после многих лет, когда я обходилась даже без расчески, просто проводя по волосам пальцами с воском).

С годами я замечаю, что моя седина все реже вызывает удивление («а что, так можно было?») и все чаще — радость и комплименты. Вокруг становится больше silver queens. Носить седину в почти пятьдесят — как и открывать тело, менять профессию или переезжать в другую страну — это выбор в пользу свободы, которая приходит с взрослением.
«Ну все, больше краситься не будем», — сказала мне мой парикмахер Кристина в 2018-м. К тому моменту я давно седела, но мы с Кристиной ждали, когда седина накопится и распределится красиво. Я ходила на окрашивание каждые три недели, чтобы, как говорила Кристина, «не было грязного оттенка». И когда моя голова засеребрилась целиком, я не испытала ни уязвимости, ни ощущения возраста — я почувствовала облегчение, что мне больше не надо проводить часы в салоне.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это был первый шаг к принятию перемен, которые приходят во второй половине жизни. Не все из них приятные. Но многие кажутся «негативными» лишь потому, что кто-то когда-то так решил. Рожать нужно до двадцати пяти, выйти замуж до тридцати, иначе останешься «старой девой», седину обязательно надо закрашивать.

Принять свою седину мне помогли поездки в Италию. Смотреть, как гордо итальянки несут свои белеющие головы с идеальной укладкой, было терапевтично. Я вдруг увидела, как изменения могут не ограничивать, а, наоборот, способствовать развитию личного стиля: помогать находить новые сочетания в одежде, становиться эффектнее.
Фэшн-журналист, партнер консультационного агентства Dot Comms, автор телеграм-канала «Да и нет» Юлия Выдолоб о седине
подпись.
подпись.
подпись.
подпись.
подпись.
подпись.
подпись.
подпись.
Все это время я не осознавала, что я красивая (знала только, что высокая). Но когда в шестнадцать переехала в Москву учиться, меня начали звать на съемки моделью. Еще через пару лет я сделала стрижку маллет. Мой мастер выложил фото на страницу салона в соцсети, там его увидел скаут модельного агентства — так моделинг стал моим заработком. В то время индустрия моды изменилась: особенности перестали быть ограничивающим фактором. Мое лицо со шрамом смотрело на жителей китайских городов с баннеров Fila.

Раньше я старалась скрыть шрам консилером, а сейчас в принципе стараюсь не краситься. Я вообще редко вспоминаю о том, что он у меня есть. Иногда стою у зеркала, внезапно обращаю на него внимание и говорю: «О, ты тут, забыла про тебя». Мне нравится относиться к нему несерьезно. Например, когда мой молодой человек Костя спросил меня о нем (только на третьем свидании), я рассказала ему увлекательную историю о том, как меня в детстве облили кислотой завистники моей мамы, которая преуспела в карьере. Костя теперь говорит, что его покорило это мое сумасшедшее чувство юмора. А ведь за него нужно благодарить как раз мой шрам.
На свет я появилась с крошечным родимым пятном на лице — гемангиомой. С каждым днем она росла и краснела все больше, так что родители приняли решение удалить его лазерным путем — не из-за эстетики, это был вопрос здоровья (из-за расположения гемангиома могла повлиять на зрение). Нужных аппаратов в моем родном Владикавказе не было, поэтому на операции меня возили в Москву. Первые несколько процедур до трех лет проводили под полным наркозом, потом с местной анестезией, а в последний раз — только с обезболивающей мазью. До сих пор помню ее запах. Помню плитку на станции метро «Юго-Западная», где находилась клиника. Помню, как мама поправляла пленку, под которой была мазь. Помню, как четверо врачей держали меня, ребенка, и целились в лицо наконечником лазера.

К тому времени, как я пошла в детский сад, красноты почти не осталось, родимое пятно превратилось в шрам. Насмешек не было: то ли сверстники оказались не по-детски тактичными, то ли в таком возрасте на подобные особенности не обращаешь внимания. А вот воспитатели меня обсуждали, иногда краем уха я слышала их разговоры. В школе ситуация изменилась. При знакомстве вопросы шли всегда в одном и том же порядке: «Как тебя зовут? Что у тебя на щеке?» Меня это не напрягало, даже нравилось внимание. Мальчикам, когда они называли мой шрам «изюмом», я всегда находила, что ответить.

К одиннадцати годам родители нашли клинику эстетической медицины в Осетии с современным оборудованием, которым сейчас удаляют татуировки. Я спокойно прошла пять процедур коррекции у классного доктора, шрам стал более гладким.
Модель Катя Плаева о гемангиоме
Я родилась обычным ребенком. Проблемы со зрением обнаружились только в девять лет, мне поставили диагноз «амблиопия». Это состояние, когда один глаз видит хорошо, а второй — хуже или не видит вообще. Организм начинает от него избавляться за ненадобностью и еще больше подавляет его зрительную функцию вплоть до того, что может возникать косоглазие.

В Бишкеке, где я росла, медицина была на уровень ниже, чем в Москве. Я перенесла невероятное количество операций, лазерных коррекций, уколов, которые мне ставили прямо в глаз. Ничего не помогало. У меня развилась катаракта, из-за которой глаз стал выглядеть замыленным, а зрачок посветлел. К тринадцати годам родители и врачи поняли, что дальше пытаться бесполезно.

Когда началась моя эпопея со зрением, мама была младше, чем я сейчас, но поседела из-за стресса. Сейчас я осознаю, что родителям было трудно принимать рискованные решения, они мягкие люди. А тогда не понимала, почему мы не поехали на операцию в Москву, почему им не хватило смелости дойти до конца. Меня же моя особенность сделала смелым человеком. Благодаря ей появился Razumno. Родители занимались обувью, но только мне хватило решительности сделать из этого бизнес.

Удивительно, но комментарии по поводу внешности я получала не от задир в школе, а от докторов. Окулисты, выписывая очередной рецепт на очки, всегда советовали «хамелеоны»: «Тебе нужно прятать глаза». Обозвали меня в жизни лишь раз: пьяный мужчина в метро. Когда вышел сериал «Школа» Валерии Гай Германики, я искренне не понимала, как вообще возможна подобная жестокость среди детей. Возможно, мне просто повезло. Школы в Кыргызстане многонациональные, там меньше булинга.
В двадцать шесть я решила сделать последнюю попытку вылечить глаз. Поехала в Германию к лучшему профессору, который занимается пересадкой роговицы. Во время операции все пошло не по плану, случилось кровоизлияние в глаз. За всю практику доктора такое происходило дважды: с одной пожилой пациенткой и со мной. В итоге стало только хуже.

Я потратила кучу денег, летала в Мюнхен раз пятнадцать (если бы не это, у нас с мужем сейчас была бы совершенно другая квартира). Но не жалею — я окончательно приняла себя. Я могла с уверенностью сказать: я сделала все, что могла. Просто иногда случаются вещи, которым нельзя противиться. Доктор, сделавший мне неудачную операцию, не снимая с себя ответственности, сказал: «У вас прекрасная работа и семья. А это — лишь одна часть вашей жизни, с которой нужно смириться».

Этот случай научил меня брать ответственность за поступки. Теперь, если в Razumno мой сотрудник совершил ошибку, я никогда не виню его. Только себя. Значит я плохо объяснила. Значит плохо выстроила систему.

Свой глаз я изменить не могу. Но он напоминает мне о том, что многое я в силах поменять. Например, сейчас я активно занимаюсь спортом. Сначала практиковала йогу, которая дала мне гибкость и концентрацию. Затем начала бегать (правда, из-за монотонности движений тело начало «тупеть»). Попробовала танцы, и они оказались именно тем видом нагрузки, которую я искала (плюс обеспечили меня новыми знакомствами). За два года занятий мой уровень кортизола пришел в норму, остановилось развитие варикоза, к которому у меня предрасположенность, и даже седые волосы стали появляться с меньшей скоростью.

Красота в глазах смотрящего, я это знаю на своем опыте. Есть красота классическая, которую все понимают, а есть нетрадиционная, которую может увидеть только человек с глубоким бэкграундом. Мне моя внешность помогает отфильтровать людей с примитивным мышлением.
Основательница бренда Razumno Алена Лозовская об амблиопии