Человек-праздник Алена Долецкая о том,
как превратить в сказку
и чужую жизнь.
как превратить в сказку
и чужую жизнь.
Человек-праздник Алена Долецкая о том, как превратить в сказку и чужую жизнь.
«Икра и водка, как я шучу, — это подарки «для стоматолога»
«Икра
и водка, как
я шучу, — это подарки «для стоматолога»
и водка, как
я шучу, — это подарки «для стоматолога»
10 декабря 2025
«Икра и водка, как я шучу, —
это подарки «для стоматолога»
это подарки «для стоматолога»
Человек-праздник Алена Долецкая
о том, как превратить в сказку
и чужую жизнь.
о том, как превратить в сказку
и чужую жизнь.
«Обожаю съедобные подарки и дарить, и получать. Никогда не смогу продавать свое фирменное варенье, но подарить банку — всегда пожалуйста».
«Обожаю съедобные подарки и дарить, и получать. Никогда не смогу продавать свое фирменное варенье,
но подарить банку —
всегда пожалуйста».
но подарить банку —
всегда пожалуйста».
«Мою систему ценностей глянцевые подарки совершенно не изменили.
Я понимала, что это просто рассылка по всем главредам и дежурное обязательство».
Я понимала, что это просто рассылка по всем главредам и дежурное обязательство».
Раз уж заговорили о Chanel. Конечно, надо вспомнить подарки Карла (Лагерфельда, креативного директора Chanel в 1980–2010-е — прим. ред.). Поскольку много лет во время парижской Недели моды я, как и все главные редакторы Vogue, жила в отеле Ritz, я всегда могла видеть, кому и что присылали. Спускаешься рано утром на ресепшн, а там корзины цветов Анне Винтур (главному редактору американского Vogue — прим. ред.) и прочим. Эти букеты всегда сопровождались написанной от руки запиской. «Чудесным» почерком, который был в состоянии разобрать только сам Карл. Позже узнала, что у него был свой цветочник, но он все равно приезжал в магазин лично и каждому выбирал то, что подходило именно этому человеку. И дарил тем, кому хотелось, а не кому надо. Мог, например, не прислать букет Александре Шульман (тогдашнему главному редактору британского Vogue — прим. ред.). Какое-то время, когда Chanel устраивали показы ближе к концу Недели моды, я буквально перлась в аэропорт с этой корзиной от Карла и привозила в Москву, не могла расстаться. Потом корзины стали еще тяжелее, и в Париже у меня образовались дружки, которым я оставляла это цветочное великолепие.
Карл всегда допускал меня на прогоны накануне шоу. Там обычно было три редактора: Франка Соццани (главный редактор итальянского Vogue — прим. ред.), Анна Винтур и я. Правда он старался нас разводить по времени. Могли быть еще Андре Леон Телли (внештатный редактор американского Vogue, в те годы правая рука Анны Винтур — прим. ред.) и Аманда Харлек, с которой они потом раздружились (Харлек была креативным помощником Лагерфельда в Chanel и Fendi — прим. ред.). Он всегда сажал меня рядом с собой. Карл был веселым сплетником, с ним всегда было интересно пообсуждать: «А ты вообще это видела? А этот что показал? А этот?», что, впрочем, не мешало ему по ходу вспоминать или цитировать Анну Каренину, или «Ирландские саги» и Умберто Эко. Рядом с ним на большом столе лежала гора аксессуаров: браслеты, бусы, серьги. Разговаривая со мной, он параллельно смотрел на моделей и добавлял или убирал какой-то аксессуар. Между делом мог спросить: «Тебе нравится?» – «Нравится». – «Тогда бери». Я думала, он спрашивал мое мнение, чтобы показать тот или иной образ зрителям. А он имел в виду, нравится ли это лично мне. «Нет, – говорю я. – Я это носить не буду. Это просто красиво». – «А, понял, хорошо. Тогда давай назад». В этом отношении с ним было легко, он не обижался. Но когда мне что-то нравилось, тут же дарил. Я тоже любила делать ему подарки. Привозила из Москвы редчайшие альбомы. Не икру и не водку, нет — это, как я шучу, подарки «для стоматолога».
Карл всегда допускал меня на прогоны накануне шоу. Там обычно было три редактора: Франка Соццани (главный редактор итальянского Vogue — прим. ред.), Анна Винтур и я. Правда он старался нас разводить по времени. Могли быть еще Андре Леон Телли (внештатный редактор американского Vogue, в те годы правая рука Анны Винтур — прим. ред.) и Аманда Харлек, с которой они потом раздружились (Харлек была креативным помощником Лагерфельда в Chanel и Fendi — прим. ред.). Он всегда сажал меня рядом с собой. Карл был веселым сплетником, с ним всегда было интересно пообсуждать: «А ты вообще это видела? А этот что показал? А этот?», что, впрочем, не мешало ему по ходу вспоминать или цитировать Анну Каренину, или «Ирландские саги» и Умберто Эко. Рядом с ним на большом столе лежала гора аксессуаров: браслеты, бусы, серьги. Разговаривая со мной, он параллельно смотрел на моделей и добавлял или убирал какой-то аксессуар. Между делом мог спросить: «Тебе нравится?» – «Нравится». – «Тогда бери». Я думала, он спрашивал мое мнение, чтобы показать тот или иной образ зрителям. А он имел в виду, нравится ли это лично мне. «Нет, – говорю я. – Я это носить не буду. Это просто красиво». – «А, понял, хорошо. Тогда давай назад». В этом отношении с ним было легко, он не обижался. Но когда мне что-то нравилось, тут же дарил. Я тоже любила делать ему подарки. Привозила из Москвы редчайшие альбомы. Не икру и не водку, нет — это, как я шучу, подарки «для стоматолога».
Признаюсь, иногда дорогие подарки могут смутить. Были вещи, которые я возвращала — в своей книжке я подробно описывала историю с коврами от Гульнары Каримовой (автобиография Алены Долецкой «Не жизнь, а сказка» вышла в 2017-м — прим. ред.). Я понимала, что такое подарок, сделанный восточным человеком. Это серьезное заявление. Отправив подарок, восточные люди ждут ответного. И если не подарка, то какого-то ему выгодного согласия с твоей стороны. Тут все четко. И да, те исполинские ковры от Гюльнары я отправила назад.
А вот если человек меня любит, и, например, это мужчина, который хочет, чтобы у меня была эта красивая вещь, никаких смущений дорогой подарок у меня не вызывает. Одно сплошное удовольствие.
Теперь о цветах. Я их люблю получать и также страстно люблю дарить. Последние лет пятнадцать я увлекаюсь цветами, выращиваю те, что выдерживают российский климат, для меня это превратилось в целое дело. Если бы у меня было еще двадцать четыре часа в сутках, я устроила бы самую большую в мире оранжерею. И отправляла бы всем цветы. Потому что это очень важный разговор с большой планетарной жизнью. Есть ли беспроигрышный вариант? Нет, конечно. Во-первых, люди разные. Во-вторых, сезоны — их минимум четыре. В-третьих, мое настроение в тот или иной день. Решив подарить кому-то цветы, я проговариваю пожелания своему цветочнику или собираю букет сама. Недавно посылала букет одному человеку в знак благодарности. Дарить что-то материальное было неуместно. Я собрала букет, а в письме рассказала, какой миф или значение стоит за каждым цветком. Адресат признался потом, что не знал, на что смотреть: на букет или на письмо. Это было очень симпатично.
А вот если человек меня любит, и, например, это мужчина, который хочет, чтобы у меня была эта красивая вещь, никаких смущений дорогой подарок у меня не вызывает. Одно сплошное удовольствие.
Теперь о цветах. Я их люблю получать и также страстно люблю дарить. Последние лет пятнадцать я увлекаюсь цветами, выращиваю те, что выдерживают российский климат, для меня это превратилось в целое дело. Если бы у меня было еще двадцать четыре часа в сутках, я устроила бы самую большую в мире оранжерею. И отправляла бы всем цветы. Потому что это очень важный разговор с большой планетарной жизнью. Есть ли беспроигрышный вариант? Нет, конечно. Во-первых, люди разные. Во-вторых, сезоны — их минимум четыре. В-третьих, мое настроение в тот или иной день. Решив подарить кому-то цветы, я проговариваю пожелания своему цветочнику или собираю букет сама. Недавно посылала букет одному человеку в знак благодарности. Дарить что-то материальное было неуместно. Я собрала букет, а в письме рассказала, какой миф или значение стоит за каждым цветком. Адресат признался потом, что не знал, на что смотреть: на букет или на письмо. Это было очень симпатично.
Наконец, я обожаю съедобные подарки и дарить, и получать. Никогда не смогу продавать свое фирменное варенье, потому что оно не терпит консервации и требует специальной температуры хранения. Но подарить банку сливового с миндалем или клубничного всегда пожалуйста. У меня специальные баночки, наклейки, ленточки — народ визжит.
Недавно у моих друзей родился ребенок. Я никак не могла навестить их сама. Но купила серебряную ложечку. Поехала на рынок, собрала огромную корзину сезонных ягод и фруктов, спрятала ложечку в них. Я понимала, что эту корзину они будут есть долго, это же кайф. А если собрать корзину из маслин, сыров, оливкового масла, положить бутылку Sauternes? Да и еще раз да.
Напоследок просто напомню слова Ошо (индийского мистика — прим. ред.). «Падать — часть жизни, подниматься на ноги — ее проживание. Быть живым — это подарок, а быть счастливым — это ваш выбор». Вроде бы эта цитата не имеет отношения к материальным подаркам. Но если вдуматься, в нее зашиты все ключи, которыми можно пользоваться, даря подарки. В любом возрасте и в любом статусе.
Недавно у моих друзей родился ребенок. Я никак не могла навестить их сама. Но купила серебряную ложечку. Поехала на рынок, собрала огромную корзину сезонных ягод и фруктов, спрятала ложечку в них. Я понимала, что эту корзину они будут есть долго, это же кайф. А если собрать корзину из маслин, сыров, оливкового масла, положить бутылку Sauternes? Да и еще раз да.
Напоследок просто напомню слова Ошо (индийского мистика — прим. ред.). «Падать — часть жизни, подниматься на ноги — ее проживание. Быть живым — это подарок, а быть счастливым — это ваш выбор». Вроде бы эта цитата не имеет отношения к материальным подаркам. Но если вдуматься, в нее зашиты все ключи, которыми можно пользоваться, даря подарки. В любом возрасте и в любом статусе.
Обожаю подарки-впечатления, так называемые experience presents. Люблю их получать, тем более, если человек их со мной согласовал. Ну не хочешь ты ехать на концерт Duran Duran. А куда хочешь? На The Rolling Stones. Хорошо, у них как раз сейчас турне, погнали. И организовывать подобные подарки мне тоже очень нравится, тем более, что, если бюджет не тянешь, можно объединиться с парой-тройкой друзей и скинуться.
Еще я люблю дарить билеты в театр. И книжки. Разные. Книжки — издательств Assouline, Rizzoli, Taschen всегда отменно сделаны. А еще картины, причем не всегда обязательно понимая, где это будет висеть. Тут я даю человеку свободу. Куда захочет, туда и повесит. Люблю дарить графику, потому что она тянет на себя меньше внимания. Куда идти за искусством в подарок? Галерей много — от «Тихой» в Нижнем Новгороде до Alina Pinskaya в Москве. Конечно же, люблю дарить фотографии, когда они сделаны фотографом с именем и в них есть драйв. Фотография и вообще произведение искусства подчас несет очень густую информацию. Каждый ее считывает по-своему. Шандельеры бриллиантовые за сколько-то миллионов долларов — они и есть шандельеры. Либо нравятся, либо нет. А всякое произведения искусства, фотография, книга становится предметом диалога.
Еще я люблю дарить билеты в театр. И книжки. Разные. Книжки — издательств Assouline, Rizzoli, Taschen всегда отменно сделаны. А еще картины, причем не всегда обязательно понимая, где это будет висеть. Тут я даю человеку свободу. Куда захочет, туда и повесит. Люблю дарить графику, потому что она тянет на себя меньше внимания. Куда идти за искусством в подарок? Галерей много — от «Тихой» в Нижнем Новгороде до Alina Pinskaya в Москве. Конечно же, люблю дарить фотографии, когда они сделаны фотографом с именем и в них есть драйв. Фотография и вообще произведение искусства подчас несет очень густую информацию. Каждый ее считывает по-своему. Шандельеры бриллиантовые за сколько-то миллионов долларов — они и есть шандельеры. Либо нравятся, либо нет. А всякое произведения искусства, фотография, книга становится предметом диалога.
Мою систему ценностей глянцевые подарки совершенно не изменили. Потому что эти вещи — желанные для многих, все эти Gucci, Marni, Dior, Chanel, — не так часто попадали в сердце. Я понимала, что это просто рассылка по всем главредам и дежурное обязательство. Разумеется, я писала вежливые благодарственные письма: «Best bag ever…» Но хочется ведь то, что хочется, а не то, что приехало таким путем.
Но были и небанальные подарки. В какой-то момент мы уже крепко подружились с Доменико и Стефано (дизайнерами Дольче и Габбаной — прим. ред.), ходили втроем выпивать и сплетничать. И вот однажды на мой день рождения от них не приехало никаких сумок и кожаных курток. Только маленькая-маленькая коробочка. В ней были невероятной красоты крошечные часы. Чудные, ар-деко. Они, возможно, не были самыми дорогими. Но они были «мои». Даже циферблат с арабскими цифрами был мой. Спустя много-много-много лет этот циферблат выпал. И я до сих пор ищу ему на замену какой-нибудь винтажный, даже приходила с этой просьбой в Эрмитаж к реставраторам. Пока безуспешно.
«Дольчикам» со мной, конечно, повезло: я постоянно покупала их коктейльные платья. Они сидели на мне идеально. Не знаю почему. У меня совершенно нестандартная фигура: маленькие плечи, широкие бедра. Но я постоянно носила их платья, и это были не подарки, я их покупала. Дизайнеры это видели, ценили. И во время Недель моды присылали сумочки. Лучше бы они этого не делали – потому что по сумкам «Дольче» не самые великие.
Кстати, о сумках. Помню, как я пришла на интервью к Томасу Майеру, тогда креативному директору Bottega Veneta. Интеллектуал, образованный человек, тонкий. Я «догадалась» прийти с сумочкой, не поверите, Chanel. Кажется, это была винтажная «2,55» из мягкой ткани, а цепь была вообще неброская, как серебристый шнур. Прихожу на интервью и думаю: «Как-то неудобно». Хотя у меня «Боттеги» и вовсе не было. Ну, я запихнула сумку за себя, микрофончик поставила и вперед. На второй фразе Томас говорит: «Как я люблю людей, которые ходят с вещами, ушедшими в небытие, вылетевшими из тренда. Как элегантно они смотрятся, будучи помещенными в иной контекст». Я выдохнула и запомнила.
Но были и небанальные подарки. В какой-то момент мы уже крепко подружились с Доменико и Стефано (дизайнерами Дольче и Габбаной — прим. ред.), ходили втроем выпивать и сплетничать. И вот однажды на мой день рождения от них не приехало никаких сумок и кожаных курток. Только маленькая-маленькая коробочка. В ней были невероятной красоты крошечные часы. Чудные, ар-деко. Они, возможно, не были самыми дорогими. Но они были «мои». Даже циферблат с арабскими цифрами был мой. Спустя много-много-много лет этот циферблат выпал. И я до сих пор ищу ему на замену какой-нибудь винтажный, даже приходила с этой просьбой в Эрмитаж к реставраторам. Пока безуспешно.
«Дольчикам» со мной, конечно, повезло: я постоянно покупала их коктейльные платья. Они сидели на мне идеально. Не знаю почему. У меня совершенно нестандартная фигура: маленькие плечи, широкие бедра. Но я постоянно носила их платья, и это были не подарки, я их покупала. Дизайнеры это видели, ценили. И во время Недель моды присылали сумочки. Лучше бы они этого не делали – потому что по сумкам «Дольче» не самые великие.
Кстати, о сумках. Помню, как я пришла на интервью к Томасу Майеру, тогда креативному директору Bottega Veneta. Интеллектуал, образованный человек, тонкий. Я «догадалась» прийти с сумочкой, не поверите, Chanel. Кажется, это была винтажная «2,55» из мягкой ткани, а цепь была вообще неброская, как серебристый шнур. Прихожу на интервью и думаю: «Как-то неудобно». Хотя у меня «Боттеги» и вовсе не было. Ну, я запихнула сумку за себя, микрофончик поставила и вперед. На второй фразе Томас говорит: «Как я люблю людей, которые ходят с вещами, ушедшими в небытие, вылетевшими из тренда. Как элегантно они смотрятся, будучи помещенными в иной контекст». Я выдохнула и запомнила.
Мама с папой всю жизнь спорили на тему того, когда я родилась: утром или вечером. Папа кричал: «Я помню прекрасно, когда тебя утром увезли в клинику. Я сам организовал тебе закись азота, чтобы ты не мучилась в адской боли». А вечером у папы начались так называемые «симпатические родовые схватки». У мужчин так бывает — когда рождается ребенок, у них тоже болит. И его тоже увезли в больницу. Каждое десятое января наступало это препирательство, которое я обожала. Они никак не могли прийти к общему знаменателю, а потому папа в мой день рождения дарил свой подарок вечером, а мама — утром.
Я обожала все, что они мне дарили — даже если это было не «лишненькое». Сосулечка, висюлечка, бантик, шапочка, безделушки, которыми мы радуем друг друга сегодня, — тогда ничего же не было. Но в качестве компенсации на первом курсе университета я нашла себе подружку, и мы между парами, а иногда вместо в них, ходили по всяким салонам, антикварным магазинам, за «лишненьким». Благодаря этим вылазкам я обрела страсть к винтажу.
Что касается подарков во времена глянца, я была хорошо подготовлена к этому испытанию нашим редакционным директором, ветераном британского Condе́ Nast Анной Харви. Помню, мы первый раз отправились на показы. На мое имя в отель приехала то ли сумочка, то ли кошелечек. Я, как человек, воспитанный в парадигме «Бойся данайцев, дары приносящих», прибежала к Анне: «Караул! Что делать? Это вообще что? Взятка? Это я кому-то что-то должна отдать?» Она очень тогда смеялась: «Да нет, вообще забудь. То ли дело было, когда мы работали в глянце. Ездили на показы с двумя чемоданами, один из которых пустой. И возвращались с гардеробом на ближайшую пятилетку. Было все: от шуб до обуви и сумок». Эх.
Я обожала все, что они мне дарили — даже если это было не «лишненькое». Сосулечка, висюлечка, бантик, шапочка, безделушки, которыми мы радуем друг друга сегодня, — тогда ничего же не было. Но в качестве компенсации на первом курсе университета я нашла себе подружку, и мы между парами, а иногда вместо в них, ходили по всяким салонам, антикварным магазинам, за «лишненьким». Благодаря этим вылазкам я обрела страсть к винтажу.
Что касается подарков во времена глянца, я была хорошо подготовлена к этому испытанию нашим редакционным директором, ветераном британского Condе́ Nast Анной Харви. Помню, мы первый раз отправились на показы. На мое имя в отель приехала то ли сумочка, то ли кошелечек. Я, как человек, воспитанный в парадигме «Бойся данайцев, дары приносящих», прибежала к Анне: «Караул! Что делать? Это вообще что? Взятка? Это я кому-то что-то должна отдать?» Она очень тогда смеялась: «Да нет, вообще забудь. То ли дело было, когда мы работали в глянце. Ездили на показы с двумя чемоданами, один из которых пустой. И возвращались с гардеробом на ближайшую пятилетку. Было все: от шуб до обуви и сумок». Эх.
Я смотрю на то, как дарят подарки сегодня, на пакеты, которые больше ребенка в двадцать четыре раза. Улыбаюсь. Подарки в моем детстве были трогательные, но, как правило, нужные. Никогда не было безделушек, игрушек. За игрушками два раза в год ехали в центральный «Детский мир». Самое главное было организовать поездку так, чтобы поехать с мамой, а не с папой. Мама была, как бы это выразиться, пощедрее. Она хорошо знала мою неуемность: «Алешенька, ну это правда тебе надо? Или у тебя просто чешется в одном месте?» (отец Алены Станислав Долецкий был академиком, заведующим кафедрой детской хирургии Центрального института усовершенствования и специализации врачей, главным детским хирургом министерства здравоохранения РСФСР, мама Кира Даниель-Бек — доктором медицинских наук, сотрудником НИИ онкологии — прим. ред.)
До роликовых коньков у меня была мечта. Тогда только-только изобрели машинку, в которую можно было сесть и поехать, перебирая ногами. Мне никто и никогда ее не подарил бы — она была безумно дорогая. Я восполнила эту мечту тем, что, как только мне официально исполнилось 18 лет, сдала на права и через год купила машину. Поступив в МГУ, я подрабатывала частными уроками и складывала в тайный конвертик. Хватило на сильно поезженные «Жигули» цвета, который немедленно дал прозвище машине — «мышь». Цвет, вернее, был «повалявшаяся в суглинке мышь». У нее едва закрывались двери, и я бесконечно чинила замки. На остатки от покупки я пришла к лучшему специалисту по моторам и попросила: «Сделайте мне такой движок и тормоза, чтобы я уходила быстрее всех со всех перекрестков».
До роликовых коньков у меня была мечта. Тогда только-только изобрели машинку, в которую можно было сесть и поехать, перебирая ногами. Мне никто и никогда ее не подарил бы — она была безумно дорогая. Я восполнила эту мечту тем, что, как только мне официально исполнилось 18 лет, сдала на права и через год купила машину. Поступив в МГУ, я подрабатывала частными уроками и складывала в тайный конвертик. Хватило на сильно поезженные «Жигули» цвета, который немедленно дал прозвище машине — «мышь». Цвет, вернее, был «повалявшаяся в суглинке мышь». У нее едва закрывались двери, и я бесконечно чинила замки. На остатки от покупки я пришла к лучшему специалисту по моторам и попросила: «Сделайте мне такой движок и тормоза, чтобы я уходила быстрее всех со всех перекрестков».
Если бы в детстве я сказала родителям: «Ой, я умираю, хочу роликовые коньки, буду нарезать в них круги по Лужнецкой набережной», я не получила бы их никогда. Секрет был в том, чтобы не говорить «хочу, мечтаю», а как-то словесно-риторически «занести» тему, и тогда, может быть.
подпись.
подпись.
подпись.
Выбор алены
подпись.
подпись.
подпись.
подпись.
подпись.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ